О политической ситуации в постсоветских государствах Средней Азии

02 августа 2005 г.

Сергей Борисов
политолог, кандидат философских наук

         Мартовский государственный переворот в Киргизии и трагические майские события в Узбекистане обострили общий интерес к развитию событий в регионе Средней Азии, породили всплеск комментариев и прогнозов, подтолкнули пытливые умы в очередной раз искать закономерности политической жизни пяти постсоветских государств из пресловутого «мягкого подбрюшья» России. Занятие, как известно, увлекательное, но опасное: соблазн выстроить из хаоса информационных потоков элегантную концепцию, ладно объясняющую настоящее и дальновидно прозирающую будущее, часто подталкивает экспертов и журналистов к методологическим ошибкам, обычно – в виде избирательного восприятия действительности. Тем более что традиционный российско-московский взгляд на восточные народы (впрочем, не только на восточные) никогда не отличался внимательностью к их различиям. И превращение союзных республик в суверенные государства почти ничего в наших подходах не изменило.

      Между тем различия в послесоветской жизни среднеазиатских стран велики уже сейчас и обещают возрастать дальше. На одном полюсе здесь – Казахстан, который сумел наладить относительно грамотное распоряжение своим богатым ресурсным потенциалом и демонстрирует приличные темпы экономического развития. Благодаря этому удерживается в некритических пределах социальная напряженность, обеспечивается рост уровня жизни всего населения, а не только властной верхушки. Политический режим далек от демократических стандартов высшей пробы, но в стране легально действует оппозиция, выходит относительно независимая пресса и т.п. Этнократическая тенденция, как и во всех постсоветских государствах, сильна, но контролируется и, в случае опасного развития, демпфируется властями.

        На другом полюсе – Туркмения, где Сапурмурад Ниязов проводит экстравагантный исторический эксперимент по возвращению народа руководимой им страны в состояние то ли раннего средневековья, то ли еще более ранней архаики. Причем, возможность столь дерзко экспериментировать ему дает то же, что дает Казахстану возможность воплощать европеизированный сценарий: ресурсное богатство.

         Узбекистан, Таджикистан, Киргизия: и здесь везде своя драматургия, своя повестка дня, свои вектора развития. Есть у каждого и эксклюзивные «скелеты в шкафу», есть реестры взаимных претензий и притязаний, порожденных как советской, так и досоветской историей. И, хотя поиск модели национально-государственного развития осуществляется странами-неофитами под сильным и заинтересованным внешним влиянием перекрестного действия, то, что в них совершается, все-таки совершается преимущественно в результате внутренних причинно-следственных детерминант. Из чего и надо бы исходить, проектируя российское присутствие в этом регионе. Но дается это тяжело – как нашему политическому классу, так и экспертно-аналитическому сообществу. Мы увешаны гроздьями комплексов и предубеждений, до крайности ревнивы в отношении постсоветских суверенов, нас мотает в диапазоне от нарочито-безразличного, квазипалмерстоновского, прагматизма («будем действовать в интересах России, и ничего личного») до злорадно-завистливого ожидания («да куда они без нас!» в сочетании с «так им и надо, доотделялись!»).

          И, самое главное, норовим мерить всех одним аршином. Отчего рождаются ходульные конструкции вроде мифической «череды цветных революций», куда за уши притянуты и нетерпеливый выплеск бешеной энергии молодого поколения грузинских политиков, не пожелавшего ждать естественного ухода ветеранов; и «фестивальный» народный протест против плановой фальсификации президентских выборов в Украине; и трагикомический государственный переворот в Киргизии. Как будто сходство внешних, часто второстепенных,  деталей избавляет наблюдателей от необходимости серьезно вникать в обстоятельства каждого конкретного сюжета. Отсюда же – и упрямые попытки объяснять всё происходящее воздействием внешних сил (само собой, недружественных России). Что вообще превращает анализ внутренних факторов в занятие пустое, малообязательное.

         Впрочем, избегать обобщений, конечно, не следует. Без них не увидишь тенденции, без адекватного видения тенденций не выстроишь эффективной политики. Ведь в чем должен бы заключаться для нас главный урок киргизстанского взрыва на якобы ровном месте? Да в том, что внешние признаки стабильности могут быть крайне обманчивы, а из самой стабильности не надо делать фетиша. Застой, конечно, лучше гражданской войны, но гражданские войны как раз застоем и порождаются. Во-вторых, нельзя рассматривать ситуацию в той или иной стране исключительно сквозь призму ее лояльности к России. Тем более что проявления как лояльности, так и нелояльности часто носят конъюнктурный и демонстрационный характер.

        По отношению к постсоветским государствам Средней Азии это особенно актуально, поскольку внешний контекст, в котором они живут и самоопределяются, чрезвычайно сложен и многофакторен. Найти своё лицо, настроить свой голос, правильно вести внутри- и внешнеполитическую линию, находясь в поле непосредственного влияния России, Китая, Ирана, арабского мира, Турции, Индии плюс неизбежных США и объединенной Европы, - задача архисложная. Кто в такой ситуации способен не ошибаться? У кого при таких обстоятельствах получится с первой попытки? И разве мы в России уже договорились между собой о том, какой должна быть наша государственность? А ведь у нас-то есть и недра, набитые всякой ценной всячиной; и всегрозный ядерный потенциал; и престижное постоянное место в Совбезе ООН и в G8; а также многое другое, что, если и не облегчает поиск идентичности, то уж точно предопределяет смысл  и форму национально-государственного строительства.   

          Так что, думаю, политическим потрясениям у наших азиатских соседей нужно не удивляться и тем более не радоваться втихомолку. Ничего хорошего для России в этом нет, хотя подобная точка зрения довольно широко распространена сейчас в умах наших политиков и экспертов. Их расчет основывается на том, что экономическая слабость и политическая нестабильность будут «прижимать» страны постсоветского пространства к России, обеспечат нашей стране выгодный статус арбитра, покровителя и гаранта, в общем, всё того же «старшего брата», но в новой версии. И, хотя за идею восстановления СССР в том или ином виде в наши дни ратуют лишь отчаянные маргиналы и совсем уж оторванные от жизни прожектёры, подспудно, как мне кажется, многих респектабельных российских политиков продолжает ломать постъимперский синдром. Иначе не объяснить иррациональное тяготение внешнеполитической тактики России в ближнем зарубежье к принципу «чем хуже – тем лучше». Это тяготение обычно выражается, слава Богу, не в стремлении побольше нагадить соседям, а в нежелании оказывать им реальное практическое содействие в становлении современной дееспособной государственности. Что крайне недальновидно: пока на периметре России не возникнут по-настоящему самостоятельные; твердо знающие, чего они хотят; осознавшие свое место и в истории и в сегодняшнем мире государства, мы сами не будем в достаточной мере свободны в выборе собственного пути.

          Следовательно, мы должны помочь среднеазиатским государствам постсоветской зоны быстрее и успешнее пройти период самоопределения. Надо помнить, что в мире есть очень неравноценный опыт сосуществования народов, ранее входивших в единое государство: от острой вражды до союзнического добрососедства. Многое здесь на долгие годы предопределяется обстоятельствами «развода», тем, насколько достойно и корректно вели себя стороны в период перехода к раздельной жизни. Думаю, Россия проходит этот путь не худшим, но и далеко не безупречным образом. Главная, на мой взгляд, ошибка заключается в том, что мы не увязываем вопрос о качестве наших отношений (в котором постсоветские государства нуждаются уж точно не меньше нас) с уровнем демократичности их политических практик. По крайней мере, не могу припомнить, чтобы в повестке дня наших взаимоотношений официально появлялась эта тема. А это значит, что мы упорно отказываемся идти по пути, который дал бы нашей стране более надежные гарантии стабильности и предсказуемости состояния сопредельных пространств, нежели любой другой. Соприкасаться боками с политическими режимами устойчивой демократической ориентации было бы много комфортней для России, нежели чувствовать в непосредственной близости тяжелое прерывистое дыхание неустойчивых авторитарных режимов со смутными мировоззренческими основаниями.

           Речь, конечно, не идет о том прямолинейно-казенном демократическом миссионерстве, которым давно и упорно грешит североатлантическое сообщество. С одной стороны, Россия пока не имеет права на обучение других демократическим канонам, ибо сама следует им, мягко говоря, избирательно. С другой стороны, как показывает многолетний опыт, не очень-то и результативны менторские подходы, даже в тех случаях, когда одним есть чему научить, а другим действительно надо бы поучиться.

        В нашем случае продуктивней использовать формы гражданского и гуманитарного взаимодействия в максимально широком диапазоне соприкосновения. К сожалению, практика наших межгосударственных отношений – это почти всегда контакты официальных лиц, связанных, в свою очередь, массой писаных и неписаных ограничений. Есть какая-то необъяснимая несуразность в том, что деятельность  межгосударственных объединений, сложившихся на постсоветском пространстве, практически лишена народного (в смысле негосударственного) измерения. При том, что население этих стран связано между собой многообразными личностными, профессиональными, культурными связями, совместной историей и памятью, в конце концов, общепризнанным языком общения, вокруг структур типа СНГ, ЕвразЭС и тому подобных никак не формируется пояс гражданских институтов и сообществ, которые содействовали бы сбережению и развитию этих связей на новой основе.

      Остановлюсь на аспекте, близком мне профессионально. Как социальный аналитик испытываю особенную досаду от того, что отсутствуют площадки для общения интеллектуалов, экспертов в различных гуманитарных областях. Их солидарные профессиональные усилия по осмыслению происходящего, по выработке добротного интеллектуального продукта в виде аналитических оценок и прогнозов, рекомендаций, проектных предложений могли бы здорово помочь и политическим элитам наших стран, и конструктивному международному сообществу, и, самое главное, нашим народам искать ответы на исторические вызовы и решения конкретных проблем государственного самоопределения и строительства.    

        Именно в этом формате было бы удобно и уместно обсуждать проблемы отдельно каждого государства, каждого региона, не боясь упреков в предвзятости и/или некорректности. В конце концов, ученые обязаны быть критичны и не ангажированы в восприятии и анализе действительности, у них есть право не оглядываться на дипломатический протокол и чиновничий этикет. Именно усилиями такого сообщества (еще лучше – сообществ) можно было бы продвигать в СМИ, в сознание масс и элит перспективные идеи и подходы. А единственная универсальная тематика, способная быть одновременно значимой для политиков, интересной для аналитиков, актуальной для международных акторов, это тематика демократизации обществ. Комфортна подобная конфигурация и для приглашения к сотрудничеству специалистов из-за пределов постсоветского пространства – уже не в качестве учителей или «играющих тренеров», а как равноправных коллег по диалогу.

     Теперь в контексте заявленной темы: чем могло бы быть полезно сотрудничество интеллектуалов постсоветского мира для стран среднеазиатского региона? На мой взгляд, было бы очень хорошим делом разобраться в двух взаимосвязанных проблемах:  (а) преемственности власти в становящихся государственных системах и  (б) формировании полноценных нацио-государственных общностей в нынешних границах. Разобраться и предложить варианты решения. Ведь и та и другая проблема в своей корневой части обусловлены недовыясненностью (непроговоренностью, непрочувствованностью) априорных оснований собственной государственности как властными элитами новых стран так и основными группами населения. 

       Из-за отсутствия адекватных механизмов преемственности власти в основном и возникают политические кризисы, плохо приживаются демократические институты и процедуры. Из-за отсутствия общенационального консенсуса в базовых вопросах процветают клановость и трайбализм как эрзац-компенсаторы несуществующей социальной общности и здоровой политической корпоративности. Без системного решения этих проблем неискоренима гиперкоррупция, ненасытной саранчой пожирающая все здоровые ростки в экономике и политике не только среднеазиатских, а практически всех постсоветских стран. Без этого не вылечить тромбофлебитной кадровой политики, основанной на клановом (земляческом, кровно-родственном, мафиозном) принципе. Да мало еще проблем, ждущих своего решения, камнем лежит на пути развития среднеазиатских государств …